Неточные совпадения
Человек умирает, как природное существо, и
телесный состав его рассеивается в материи и мировой
жизни.
Убийство, насилие, война есть знак
жизни относительной, исторически-телесной, не божественной.
Другие мнят отыскать в наших лабораториях универсальное лекарство, способное удержать наше тело от тления; но масоны нисколько того не желают, ибо с уверенностью ждут
жизни духа без
телесной оболочки.
Масоны поклоняются всемогущему строителю и содержителю вселенной и утверждают, что из него исходит всякая
телесная, умственная и нравственная
жизнь, не делая при этом никакого определенного представления о сверхчувственном.
На мои глаза, во всё время моей острожной
жизни, А-в стал и был каким-то куском мяса, с зубами и с желудком и с неутолимой жаждой наигрубейших, самых зверских
телесных наслаждений, а за удовлетворение самого малейшего и прихотливейшего из этих наслаждений он способен был хладнокровнейшим образом убить, зарезать, словом, на все, лишь бы спрятаны были концы в воду.
«Оканчивая воспоминания мои о
жизни, столь жалостной и постыдной, с горем скажу, что не единожды чувствовал я, будто некая сила, мягко и неощутимо почти, толкала меня на путь иной, неведомый мне, но, вижу, несравнимо лучший того, коим я ныне дошёл до смерти по лени духовной и
телесной, потому что все так идут.
Никто не заботился не только о его умственном и нравственном развитии, но даже и о сохранении его.
телесного здоровья и
жизни.
Зобунова(певуче). Ой вы, злые недуги,
телесные печали! Отвяжитесь, откачнитесь, от раба божия удалитесь! В сей день, в сей час, отгоняю вас по всю
жизнь крепким моим словом во веки веков! Здравствуйте, благомилостивый человек, по имени Егорий!..
Мы совсем не хотим сказать, что
телесная деятельность важнее духовной, совсем не хотим выставить довольство физическое целью нашей
жизни.
Само собой, водки я не пил, табаку не курил, соблюдал чистоту
телесную, а такое направление
жизни, известно, не нравится врагу рода человеческого, и захотел он, окаянный, погубить меня и стал омрачать мой разум, всё равно, как теперь у братца.
— Иная там
жизнь, не то что наша, — отозвался старичок грамотей. — Там тишина и покой, веселие и радость… Духовная радость, не
телесная… Хочешь, грамотку почитаю про то, как живут в невидимом граде?.. Из Китежа прислана.
Будущее же это, такое радостное в общественном отношении, в отношении
жизни самого организма безнадежно-мрачно и скудно: ненужность физического труда,
телесное рабство, жир вместо мускулов,
жизнь ненаблюдательная и близорукая — без природы, без широкого горизонта…
Нравственное усилие и радость сознания
жизни чередуются так же, как
телесный труд и радость отдыха. Без труда
телесного нет и радости отдыха; без усилия нравственного нет радости сознания
жизни.
Ты хочешь освобождения от грехов, и
жизнь, ослабляя твое тело и его страсти, помогает тебе. От этого всегда бессознательно хочется вперед — уйти из тела, из отделенности. Положи свою
жизнь в освобождении от грехов, — и болезни, старость, всякие
телесные невзгоды, смерть будут благом.
Без жертвы нет
жизни. Вся
жизнь — это, — хочешь ли ты или не хочешь этого, — жертва
телесного духовному.
Ведь если бы только люди, не признающие духовной
жизни, делали те выводы, которые неизбежно следуют из одного
телесного миросозерцания, то люди, понимающие свою
жизнь только как личное,
телесное существование, ни минуты не оставались бы жить.
Чем больше человек переносит свою
жизнь из
жизни животной в
жизнь духовную, тем
жизнь его становится свободнее и радостнее. Для того же, чтобы человек мог переносить свою
жизнь из
жизни животной в
жизнь духовную, надо, чтобы он сознавал себя духовным существом. Для того же, чтобы человек мог сознавать себя духовным существом, ему надо отрекаться от
жизни телесной. Для веры нужно самоотречение, для самоотречения нужно сознание. Одно помогает другому.
Трудность освобождения себя от
телесного себялюбия главная в том, что
телесное себялюбие есть необходимое условие
жизни. Оно необходимо и естественно в детстве, но должно ослабевать и уничтожаться по мере уяснения разума.
Хорошо почаще вспоминать о том, что наша истинная
жизнь не одна наружная,
телесная, какую мы проживаем здесь, на земле, на наших глазах, но что вместе с этой
жизнью есть в нас и другая, внутренняя
жизнь, духовная, которой не было начала и нет конца.
Жизнь человеческая, полная
телесных страданий, всякую секунду могущая быть оборванной,
жизнь эта для того, чтобы не быть самой грубой насмешкой, должна иметь смысл, такой, при котором значение
жизни не нарушалось бы ни ее страданиями, ни ее продолжительностью или кратковременностью.
Не могу сказать, отчего это, но знаю, для чего: для того, чтобы сознательный, разумный человек переносил свою
жизнь из
жизни телесной в
жизнь духовную.
«Иго мое благо». Люди надевают на себя ярмо, не по ним сделанное, и впрягаются в воз не по их силам. Ярмо не по себе и воз не по силам, — это
жизнь для блага своего тела или для
телесного блага других людей. Благо только во всё большем и большем сознании в себе бога. Только это ярмо сделано как раз по силам людей, и ему-то учит Иисус. Попробуйте и узнаете, как ладно и легко. Кто захочет узнать, правду ли я говорю, пусть попытается делать то, что я говорю, — сказал Иисус.
Смерть так легко избавляет от всех затруднений и бедствий, что неверующие в бессмертие люди должны бы желать ее. Люди же, верующие в бессмертие, ожидающие новой
жизни, еще больше должны бы были желать ее. Отчего же большинство людей не желает ее? А оттого, что большинство людей живет
телесной, а не духовной
жизнью.
Кончается ли наша
жизнь с
телесной смертью, это вопрос самой большой важности, и нельзя не думать об этом. Смотря по тому, верим ли мы или нет в бессмертие, и поступки наши будут разумны или бессмысленны.
Сомнения, печаль, уныние, негодование, отчаяние, — все эти бесы караулят человека и, как только он ведет праздную
жизнь, тотчас же нападают на него. Самое верное спасение от всех этих бесов —
телесная упорная работа. Возьмется человек за такую работу, и все бесы не смеют подойти к нему, и только издали ворчат на него.
Если бы люди действительно вполне понимали
жизнь так, как они говорят, что понимают ее, то есть только как
телесное существование, то ни один от одного страха всех тех мучительных и ничем не объяснимых страданий, которые он видит вокруг себя и которым он может подпасть всякую секунду, не остался бы жить на свете.
Человек не может знать последствий для других своей самоотверженной
жизни. Но пусть испытает такую
жизнь хоть бы на время, и я уверен, что всякий честный человек признает то благотворное влияние, какое имели на его душу и тело хотя бы те случайные минуты, когда он забывал себя и отрекался от своей
телесной личности.
Не бойся откидывать от своей веры всё лишнее,
телесное, видимое, осязаемое, а также и всё смутное, неясное: чем больше ты очистишь духовное ядро, тем яснее узнаешь истинный закон
жизни.
Жизнь наша бывает лучше или хуже только оттого, что мы сознаем себя или
телесным, или духовным существом. Если мы сознаем себя
телесным существом, мы ослабляем нашу истинную
жизнь, усиливаем, разжигаем страсти, жадность, борьбу, ненависть, страх смерти. Если же мы сознаем себя духовным существом, мы возбуждаем, возвышаем
жизнь, освобождаем ее от страстей, от борьбы, от ненависти, освобождаем любовь. Перенесение же сознания из
телесного существа в духовное совершается усилием мысли.
Кроме всего
телесного в себе и во всем мире, мы знаем еще нечто бестелесное, дающее
жизнь нашему телу и связанное с ним. Это нечто бестелесное, связанное с нашим телом, мы называем душою. Это же бестелесное, ни с чем не связанное и дающее
жизнь всему, что есть, мы называем богом.
В первое время своей
жизни, в детстве, человек живет больше для тела: есть, пить, играть, веселиться. Это первая ступень. Что больше подрастает человек, то всё больше и больше начинает заботиться о суждении людей, среди которых живет, и ради этого суждения забывает о требованиях тела: об еде, питье, играх, увеселениях. Это вторая ступень. Третья ступень, и последняя, это та, когда человек подчиняется больше всего требованиям души и для души пренебрегает и
телесными удовольствиями и славой людской.
Основа всякой веры в том, что, кроме того, что мы видим и чувствуем в своих телах и телах других существ, есть еще то, что невидимо, бестелесно, дает
жизнь нам и всему видимому и
телесному.
Для того, чтобы жить и не мучиться, надо надеяться на радости впереди себя. А какая же может быть надежда радости, когда впереди только старость и смерть? Как же быть? А так: чтобы полагать свою
жизнь не в
телесных благах, а в духовных, не в том, чтобы становиться ученее, богаче, знатнее, а в том, чтобы становиться всё добрее и добрее, любовнее и любовнее, всё больше и больше освобождаться от тела, — тогда и старость и смерть станут не пугалом и мучением, а тем самым, чего желаешь.
Если человек положил свою
жизнь в
телесных удовольствиях и не может получить всего того, чего он желает, то он старается обмануть сам себя: поставить себя в такое положение, в котором ему казалось бы, что он имеет то, чего желает: он одуряет себя табаком, вином, опиумом.
Когда потухает свет твоей духовной
жизни, то темная тень твоих
телесных желаний падает на твой путь, — остерегайся этой ужасной тени: свет твоего духа не может уничтожить этой темноты до тех пор, пока ты не изгонишь из своей души желаний тела.
Мы устроили себе
жизнь, противную и нравственной и
телесной природе человека, и вполне уверены, — только потому, что все так думают, — что это-то и есть самая настоящая
жизнь.
Когда мы говорим: «это было, это будет или может быть», то мы говорим про
жизнь телесную. Но, кроме
жизни телесной, которая была и будет, мы знаем в себе еще другую
жизнь:
жизнь духовную. А духовная
жизнь не была, не будет, а сейчас есть. Эта-то
жизнь и есть настоящая
жизнь.
Всякий знает, что без усилий в
телесном труде ничего не сделаешь. Надо понимать, что и в главном деле
жизни, в
жизни души, тоже ничего не сделаешь без усилия.
Он показывает людям, что вместе с той
жизнью телесной, которая есть только призрак
жизни, есть другая, истинная
жизнь, дающая истинное благо человеку, и что такую
жизнь знает всякий человек в своем сердце.
С тех пор, как люди стали думать, они признали, что ничто так не содействует нравственной
жизни людей, как памятование о
телесной смерти. Ложно же направленное врачебное искусство ставит себе целью избавлять людей от смерти и научает их надеяться на избавление от
телесной смерти, на удаление от себя мысли о
телесной смерти и тем лишает людей главного побуждения к нравственной
жизни.
Жизнь человеческая была бы неперестающим благом, если бы суеверия, соблазны и грехи людей не лишали их этого возможного и доступного им блага. Грех — это потворство
телесным похотям; соблазны — это ложное представление человека о своем отношении к миру; суеверия — это принятое на веру ложное учение.
Для того, чтобы понять, как необходимо отрекаться от плотской
жизни для
жизни духовной, стоит только представить себе, как ужасна, отвратительна была бы
жизнь человека, вся отданная одним
телесным, животным желаниям. Настоящая человеческая
жизнь начинается только тогда, когда начинается отречение человека от животности.
Эта метафизическая брезгливость особенно привилась в философии Плотина [Порфирий в «
Жизни Плотина» рассказывает: «Плотин, философ нашего времени, казалось, всегда испытывал стыд из-за того, что жил в
телесном образе…» (Диоген Лаэртский.
— Кто же неволит тебя оставлять мирские посты? Они ведь
телесные… — сказала Варенька. — Постничай, сколько душе угодно, только не смущай себя. Было бы у тебя сердце чисто да вера истинная, без сомнений. Помни, что ты уже в ограде спасения… Помни клятву, что не будет у тебя сомнений, что всю
жизнь будешь удаляться от мира и всех его забот и попечений, ото всей злобы и суеты его… Ведь тебе открыта тайна Божия?… Ведь ты возлюбила праведную веру?..
— Только-то? — прежним голосом ласки промолвила с улыбкой Варенька. — Чем же тут смущаться?.. Не в один Успенский пост, а всю
жизнь надо поститься… Но что такое пост? Не в том он, чтобы молока да яиц не есть — это дело
телесное, нечего о нем заботиться. Душой надо поститься, скорбеть, ежели совесть тебя в чем-нибудь зазирает. Сердце смиренное, дух сокрушенный — вот настоящий пост.
Человек неотрывно связан с
жизнью, душа его неотрывно связана с телом. И весь целиком человек должен быть прекрасен и светел. Тело, как душа, тоже должно быть «добродетельно». И душевные, и
телесные достоинства для древнего эллина одинаково были добродетелями. Красота, сила и ловкость
телесная, это тоже были добродетели. Пенелопа в Одиссее говорит...
Через лицо мы воспринимаем не
телесную, а душевную
жизнь человека.
И мы лучше знаем душевную
жизнь, чем
жизнь телесную.
Если бы
жизнь человека целиком была взята в дух и претворена в духовную
жизнь, если бы духовное начало окончательно овладело природной стихией, душевной и
телесной, то смерти как натурального факта совсем не наступило бы, то совершился бы переход в вечность без того события, которое мы извне воспринимаем как смерть.
Духовная же
жизнь совсем не противоположна
жизни душевной и
телесной и совсем не отрицает ее, а означает вступление их в иной план бытия, приобретение ими высшей качественности, движение к высотам, к тому, что есть сверх-жизнь, сверх-природа, сверх-бытие, сверх-Божество.